Эпидемия - Страница 12

Человек махал еще несколько секунд, затем запрыгнул обратно в «Волгу», и обе машины, резко развернувшись почти на месте, помчались прочь.

Но Кудрявцев не стал их преследовать. Он докатился до ближайшего перекрестка (это было пьянящее чувство: управлять столь мощной и при этом послушной машиной) и повернул направо.

Теперь лайнер был нацелен точно в здание аэропорта.

Черная «Волга» мчалась по мокрому пустынному шоссе, связывавшему Москву с аэропортом «Домодедово». Референту порой казалось, что колеса вот-вот потеряют сцепление с асфальтом и машина улетит в кювет. Но мрачный и молчаливый водитель каждый раз еле заметно двигал рулем и возвращал автомобиль на дорогу. Весь его вид говорил: «Парень, занимайся своим делом. А на трассу лучше не смотри – если не хочешь забрызгать своим завтраком переднюю панель и лобовое стекло».

Зазвонил радиотелефон.

– Да? – референт вслушивался в сбивчивые объяснения, потом передал трубку генералу.

– Карлов! – сказал седоволосый.

– Товарищ генерал! – раздалось в трубке. – Ситуация выходит из-под контроля. Самолет движется по полосе.

– Куда? – спросил генерал.

Референт изумленно поднял брови. Этот вопрос показался ему наименее умным из всех возможных. Что значит «куда?» Для чего самолеты катаются по взлетно-посадочным полосам? Чтобы взлететь, естественно.

В следующее мгновение он вспомнил, что в баках лайнера почти совсем нет керосина. Стало быть, взлететь он никак не мог, хотя это, наверное, было бы не так уж и плохо – если бы самолет взлетел и упал где-нибудь за городом. Конечно, звучало цинично. Но так было бы лучше. Для всех.

– Ах, вот оно что… – сказал Карлов и замолчал.

Референт не в силах сдержать удивления, развернулся на переднем сиденье и посмотрел на шефа.

– Он собрался улетать?

– Хуже, – сказал генерал. – Он едет.

– Куда? – референт и не заметил, как повторил идиотский, как ему тогда показалось, вопрос, прозвучавший секундами ранее.

– В город.

В зале ожидания и выдачи багажа толпились пассажиры, прилетевшие рейсом из Читы.

Всех их можно было разделить на две приблизительно равные группы. Первые стояли с мрачными лицами. Это выражение должно было означать: «И какого черта я приперся (лась) в эту проклятую Москву? Да еще таким ранним и дождливым утром? Неужели всего этого нет в Чите?»

Вторые улыбались сквозь сдержанную зевоту. Им не терпелось поскорее получить свои вещи и загрузиться в один из красных «Икарусов», который доставил бы их до аэровокзала.

Женщина в черных вязаных лосинах и густом золотистом парике пыталась справиться с заевшей застежкой-молнией на поясной сумочке, укромно спрятанной под нависающим животом. Пытаясь рассмотреть причину поломки, случившейся так некстати, она втягивала в себя живот, но невероятных размеров арбузные груди не становились от этого меньше. Оставалось только два выхода: снять сумку или искать зеркало.

Снять сумку без посторонней помощи она не могла, потому что, опасаясь ловких воришек, еще дома распустила ремень до отказа и завязала его мертвым узлом на спине.

И в зале выдачи багажа не было ни одного зеркала.

Тогда она направилась к прозрачной стене, отделяющей взлетное поле. В зале еще горел электрический свет, на улице раннее сумеречное утро, и в стекле были видны слабые отражения фигур и обстановки зала.

Подойдя к стеклу вплотную, женщина выдохнула и обеими руками подперла груди. Среди складок свитера, будто по ту сторону окна, показалась черная продолговатая сумочка из дешевого кожзаменителя. Женщина радостно улыбнулась, схватилась за сломанный замочек и принялась за него дергать.

Внезапно что-то заставило ее насторожиться и прервать свое занятие. Большая темная тень наплывала на здание со стороны взлетного поля.

Она подняла глаза и увидела лайнер с погашенными огнями, катившийся на нее. Женщина открыла рот, не в силах издать ни звука. Воздух шершавым столбом застыл в гортани, глаза расширились от ужаса; она стиснула себя обеими руками, комкая необъятную грудь.

Но уже в следующее мгновение освобожденный воздух ринулся наружу, сотрясая голосовые связки; и высокий визгливый крик ударил по барабанным перепонкам прочих жителей Читы, которых нелегкая занесла в столицу.

Все разом обернулись и увидели картину, достойную голливудского блокбастера: тупой нос авиалайнера, сокрушающий толстое, в дюралевых переплетах, стекло стены. Под ужасный скрежет и лязг люди с криками бросились врассыпную. На пол посыпались крупные осколки. Морда самолета просунулась в зал метров на шесть и резко остановилась, когда переднее шасси уперлось в стену здания.

В суматохе никто не обратил внимания на то, как дверь самолета открылась и оттуда выпал черный чемоданчик, а следом за ним, повиснув на нижнем обрезе проема, спрыгнул высокий черноволосый мужчина в строгом костюме. Он подобрал чемоданчик, быстро огляделся и смешался с толпой.

Мужчина был возбужден и сильно напуган, но именно поэтому и никак не выделялся среди охваченных паникой пассажиров. Но в отличие от остальных мужчина мыслил ясно и расчетливо. Запнувшись о рулон липкой ленты, валявшийся на полу, и едва не упав, отбросил его носком ботинка, но тут же остановился, словно передумав, вернулся к мотку и сунул его под мышку.

Пробежав немного вместе со всеми по коридору, мужчина незаметно свернул влево и стал спускаться в подвальный туалет. На него никто не обращал внимания.

Через двенадцать минут, когда первая волна паники схлынула и коридор, ведущий в грузовой терминал, перекрыла охрана аэропорта, черноволосый мужчина показался снова. Но теперь его было не узнать: мешковатые штаны с множеством карманов, такой же мешковатый, но стильный свитер, связанный из пары сотен разноцветных шерстяных нитей, и вязаная шапка, напоминавшая клоунский колпак. Вместо черного чемоданчика – полупустой рюкзак, болтавшийся за спиной; под мышкой доска для сноуборда.