Эпидемия - Страница 44

– Мы его уже видели. Не так давно.

Кашинцев ткнул пальцем, затянутым перчаткой из толстой резины, в третью слева фотографию.

Валерий Алексеевич присмотрелся к снимку. Крупные черты лица, большие залысины, редкие седые волосы, зачесанные назад… Это лицо показалось ему знакомым.

– Он…

– Он лежал на каталке в морге, – кивнул Кашинцев. – И умер он, если вы помните, не от вируса.

– Помню. Судя по истории болезни, Ремизова… Так его звали… – увидев удивление в глазах Игоря, пояснил куратор. – Осматривали два врача – Островский и Гарин. Надо поговорить с этим Гариным.

– Наверняка он лежит рядом, на второй каталке, – желчно сказал Кашинцев.

– Вряд ли, – возразил куратор. – Если только он не делает педикюр и не красит ногти на ногах в красный цвет.

– То есть?

– Второй, рядом с Островским, была женщина.

– Значит, вы думаете, что Гарин жив?

– Что-то мне подсказывает, – куратор тщательно подбирал слова, – что правильнее было бы добавить – «пока».

Кашинцев понял, что он хотел этим сказать.

– Тогда чего мы стоим? Вперед!

Охранник, стоявший на входе в универсам «Патэрсон», зябко передернул плечами. «Эта проклятая погода! С утра холодный дождь, кругом лужи, сыро… По-моему, я простыл. После смены надо будет заглянуть в аптечный киоск – взять аспирин или что-нибудь в этом духе».

Он отошел подальше от автоматически открывавшихся дверей, сделав вид, что инспектирует торговый зал и очередь, стоявшую перед четырьмя кассовыми аппаратами. Приветливо кивнул Зине – новой кассирше, с которой никак не удавалось навести «мосты любви и дружбы», она устало махнула ему в ответ.

Конечно, нормальной его жизнь можно было назвать с большой натяжкой: небольшая зарплата, убогая комнатка, которую он делил с обвальщиком из мясного цеха того же «Патэрсона» (даже Зину привести было некуда). Но в родной деревне было еще хуже и тоскливей.

В Москве все-таки повеселее. Огни реклам, яркие витрины, разные лица, вечная суета и спешка… – все это бодрило, заставляло пошевеливаться. Столица дарила некоторую надежду, что вот-вот, может быть, сегодня, может быть, за поворотом, он наконец-то увидит долгожданную улыбку Судьбы.

Да. Это ощущение придавало его жизни хоть какой-то смысл…

Но только не сегодня.

Сегодня он проснулся совершенно разбитым и уставшим, словно и не спал семь часов подряд, а разгружал на товарной станции вагоны с цементом.

Охранник спрятался в угол между прилавками и, убедившись, что его никто не видит, потянулся – сильно, так, чтобы кости захрустели и из суставов исчезло неприятное ощущение скованности.

Это помогло, но ненадолго; все тело ломило, голова была тяжелой, и мысли – обыкновенные, простые мысли охранника из универсама – ворочались в ней с трудом.

«Наверное, надо прямо сейчас сходить в аптечный киоск. Приму сразу две таблетки, а то не доработаю смену».

Он почувствовал, как тело пробила крупная сотрясающая дрожь и из подмышек, неприятно холодя бока, побежали струйки пота. Он сделал несколько неверных шагов, покачнулся и неожиданно для себя оглушительно чихнул прямо на разноцветные пакетики чипсов, выставленные в ряд на верхней полке.

«Ой, черт! Хорошо, что менеджер не видел! Если заметит, что я заболел, – скажет „иди домой“, а смену не засчитает. Четыреста рублей – псу под хвост!»

Охранник утер влажные губы тыльной стороной ладони и с недоумением уставился на нее – рука стала розовой. Он сжал пальцами ноздри и подергал себя за нос. На пальцах остались темно-красные прожилки.

«Да что же это такое?»

Охранник отправился вглубь торгового зала к большому выгнутому зеркалу, позволявшему следить за тем, что творится в дальнем углу магазина. Его искаженное отражение выглядело комичным, словно в комнате смеха. Охранник задрал голову и осмотрел лицо.

Вокруг носа застыла буроватая пленка, глаза налились кровью, как у быка на арене, и щеки ввалились, туго обтянув скулы. На какое-то мгновение он подумал, что зеркало обманывает. Преувеличивает. Играет с ним нехорошую шутку.

– Пойду к Зине, – сказал он, не замечая, что говорит вслух. – Интересно, что она скажет насчет номера телефона?…

«При чем здесь номер телефона?» – промелькнула мысль, вялая, как огонек отсыревшей спички, – вспыхнула и тут же погасла. Правый висок скрутило чудовищной болью, такой сильной, что потемнело в глазах.

– Ай! – вскрикнул он. – Зина! Зина! Расстегни кофточку, зачем он опять приперся с собакой?

Правая сторона головы горела, словно ее поджаривали на сковородке, а тело, напротив, знобило, как в огромном холодильнике, откуда сосед по комнате доставал полутуши и резал длинным острым ножом на красивые розовые ломти.

Он попытался удержаться за полку, где стояли в ряд бутылки с вином, но промахнулся и почувствовал, что падает. Все вокруг закружилось, в глазах потемнело, и последнее, что он ощутил, – неимоверная тяжесть в мочевом пузыре. Пузырь был переполнен кипящей жидкостью, и охранник не стал себя сдерживать – отпустил жидкость на волю.

На звон разбитого стекла прибежал менеджер торгового зала и нагнулся над лежащим в луже молдавского «Совиньона» охранником. Парень был без сознания, не отзывался на свое имя и не реагировал на шлепки по щекам.

Менеджер снял с пояса рацию и, нажав кнопку вызова, сказал:

– Вызывайте «скорую»! Быстро!

Затем он оглушительно чихнул (наверное, промочил вчера ноги) и добавил:

– Подойдите кто-нибудь сюда, в торговый зал! Я у винной стойки, нужна помощь!

Полковник Башкирцев находился в состоянии, весьма близком к панике.