Эпидемия - Страница 60

– Можно было бы доехать до Савеловского вокзала на метро… Или на автобусе, – Гарин почесал переносицу. – Но, думаю, лучше идти пешком. Здесь недалеко. Может, полчаса… Минут сорок, от силы.

– В метро сейчас опасно, – согласилась Алена.

– Знаешь, мы можем пройти вдоль железной дороги до «Дмитровской», а там…

– Я знаю этот район, – сказала Алена. – Здесь же институтская библиотека.

– Точно, точно. Мы тоже получали здесь книжки. Бывало, набьешь полную сумку учебников и потом не знаешь, как тащить. Правда, на третьем курсе у меня появилась машина. Старая такая, но зато ездила.

Они шли, болтая о пустяках. Ужасных событий на один день пришлось столько, что от них хотелось как-то на время отгородиться – чем угодно, хотя бы обычной болтовней. Теперь им казалось, что главное – говорить не останавливаясь.

– Пешком… прогуляемся… Пешком вовсе не опасно, – преувеличенно бодро твердил Гарин, будто забыв случайную встречу с бритоголовыми. И Алена также преувеличенно бодро кивала.

– Да! Да! Все в порядке! Мы просто гуляем! А эта веревочка, связывающая нас, как пуповина, – это просто… Маленькая шалость, да?

Они дошли до Тимирязевской улицы и тут только заметили, что обычно забитая пробкой улица пуста, а редкие машины проносились мимо на сумасшедшей скорости с закрытыми окнами и включенными фарами, как зимой.

На перекрестке, уткнувшись в бордюрный камень, стояла «скорая». Аварийная сигнализация тревожно мигала.

Гарин с Аленой подошли ближе и заглянули внутрь.

Внутренняя поверхность лобового стекла была забрызгана кровавой слизью; вытянувшись во весь рост, на сиденьях лежал человек в кожаной кепке. По тому, что на нем не было «скоропомощной» формы, Гарин понял, что это – водитель.

В салоне было пусто. На полу валялись скомканные простыни, все в бурых пятнах, и пластиковая маска аппарата искусственного дыхания. Гарин открыл кабину. Рация еле слышно потрескивала, глухой голос говорил что-то неразборчивое.

Человек в кепке, услышав щелчок замка, заворочался, приподнялся на локте и вдруг оглушительно чихнул. Красное облачко повисело в воздухе и медленно растаяло. Увидев живых, он протянул к ним руку и захрипел.

Алена завизжала. Она захлопнула дверь, прищемив человеку в кепке пальцы; тот закричал от боли, но тут же зашелся в приступе мучительного кашля, который перемежался новыми кровяными разрывами.

– Я не могу!! Я не могу больше!! – визжала Алена. – Зачем все это?! Зачем?! – она стала дергать веревку, пытаясь ее развязать, но от этого узел затягивался еще сильнее. – Зачем мы куда-то идем? Я не хочу больше!!

– Тихо! – Гарин обнял ее и гладил по спине, натыкаясь на выпирающую застежку лифчика; почему-то именно она – эта застежка – вызывала особенно острую жалость. – Не кричи! Нас могут услышать.

Это была ложь. Рядом не было никого. Люди разбежались по домам, попрятались по квартирам и ждали… Неизвестно чего.

– Пошли! – Гарин обхватил Алену за талию и повел вперед. Ходьба успокоила ее быстрее, чем слова. «Раз-два, раз-два, левой-правой, левой-правой…» Алена еще некоторое время всхлипывала в такт шагам, затем остановилась и утерла слезы.

– Прости. Но я правда больше не могу.

– А я не могу тебя отпустить. Как ты доберешься до дома? – Гарин выразительно постучал себя по карману. – Он ведь у нас один. На двоих.

– Андрей! Мы обязательно должны идти туда? – она увидела, как меняется его лицо: подбородок заострился, и черты стали как-то резче.

– Конечно, никто от нас этого не требует. Но… Я хочу вернуться домой. Понимаешь? Боюсь, без этих документов идти домой опасно, – Гарин осторожно взял ее под руку и мягко, но требовательно повел вперед. – Я очень хочу увидеть жену и дочь. Это глупо. Ты, наверное, будешь смеяться. Жена мне изменяла, но я так хочу ее снова увидеть. Смешно?

Алена окинула его странным взглядом.

– Ничего смешного. Это нормально. Я бы даже сказала, закономерно.

Гарин опешил. Он сбился с шага и, засмотревшись на Алену, наступил в лужу.

– Закономерно? Что ты имеешь в виду?

Алена покачала головой:

– Только то, что ты – человек порядочный. Больше ничего.

– Не вижу связи. Если я порядочный, значит, мне можно изменять?

– Конечно. Только порядочным и изменяют. С мерзавцами этот номер не проходит. Они, как правило, успевают первыми.

– Прекрасно! Это что, богатый жизненный опыт?

– Нет, это просто жизнь.

– Весело, – Гарин внезапно ощутил приступ беспричинной злости. – Весело! – повторил он. – Значит, это жизнь? Значит, ты все воспринимаешь так легко и свободно? Тогда что тебе мешает воспринять все это, – он махнул рукой в сторону «скорой» с включенной «аварийкой», – так же легко и свободно?

– Потому, что это – не жизнь, – ответила Алена. – Это – смерть. А смерть я не могу воспринимать спокойно. Я ведь пока живая.

– Да, ты права, – Гарин почувствовал, как у него начинает болеть голова: справа, позади глаза, боль посылала медленные пульсирующие волны, разбегавшиеся по всему телу. – Ты права, и я не знаю, что тебе возразить. Но мне все равно кажется, что мы должны достать эти документы. Чтобы…

Он сам не знал, зачем им нужны эти бумаги. Просто какая-то непоколебимая уверенность, замешанная на необъяснимом упрямстве. «Это наше, – подумал Гарин. – Родное. Русское. Нас бьют, а мы идем; нас убивают, а мы все равно ползем. И никаких возвышенных идеалов, никаких высоких целей – только упрямство. Сволочное, почти скотское, но – неистребимое. Мы задавили Наполеона, мы забросали своими телами Гитлера, мы вымираем, валяемся в грязи, но не сдаемся, пока не закончится двенадцатый раунд. Сделай – или сдохни! Третьего не дано.»